Книга Атомные шпионы. Охота за американскими ядерными секретами в годы холодной войны  - Оливер Пилат

У Голда был вид человека, которому нечего скрывать.

— Этот человек наобещал мне с три короба! — воскликнул он. — Обещал устроить так, что мне уже не придется работать ни на сахарном, ни на спиртовом заводе, где сфера исследований, понятное дело, очень узкая; что я будут работать в такой области, где смогу развить и применить свои таланты. Он особенно распространялся насчет моих талантов. Я отнесся к его словам как к обычной лести, которой они и были. Он не первый сулил мне золотые горы. Вообще, если бы всех тех, кто когда-нибудь являлся ко мне и обещал сделать меня страшно богатым, или страшно успешным, или страшно знаменитым, если бы их всех уложить цепочкой друг за другом, они дотянулись бы аж до Колорадо.

— Когда он все это вам обещал?

— Когда мы впервые встретились, — ответил Голд. — Он мне заявил…

Один из агентов перебил его, сказав, что лаборатория не подходит для спокойной беседы, и поэтому они спустились и сели в их машину. Там Голд просидел два с половиной часа, пришпиленный к заднему сиденью настойчивыми расспросами агентов, которые слушали его, развернувшись на передних сиденьях, чтобы не упустить ни одного даже мимолетного выражения на его лице. Сомнительно, что Голд без предупреждения смог бы подтвердить сказку Бротмана и при этом не навлечь неприятностей на самого себя. Даже после предупреждения ему приходилось делать крутые развороты, которые требовали дальновидного обдумывания под видом испуганной растерянности.

У Голда было одно преимущество: раньше он никогда не сталкивался с ФБР в рамках какого-либо расследования шпионажа. Против него не было никаких данных, кроме добровольных показаний Бротмана о том, что Голд сменил мисс Бентли в качестве посредника в общении с Голосом. Однако Голос был не обычный человек. У ФБР было свое досье на него, и мисс Бентли рассказала, как он организовал агентурные сети в США; как он действовал в качестве связного с канадскими и мексиканскими сетями; как он заседал вместе с двумя другими членами в Центральной контрольной комиссии, которая дисциплинировала американских товарищей, отклонившихся от верного идеологического курса; как он посещал важнейшие встречи коммунистов в США, невидимо сидя за черным занавесом; как он непринужденно отдавал приказы Эрлу Браудеру, когда Браудер номинально возглавлял Коммунистическую партию США.

Хотя Голд старался подтвердить заявление Бротмана о том, что он согласился предоставить документы этой зловещей личности, он делал это так, чтобы придать невинный вид их воображаемым отношениям. У Голда было то дополнительное преимущество, что он мог делать вид, будто полностью готов сотрудничать.

Они втроем вернулись в лабораторию в семь часов, чтобы записать показания Голда. Мисс Московиц позвонила в восемь.

— Алло, — сказал Гарри Голд. — Да. Я сейчас занят. Перезвоните позже.

Его показания начинались так:

«В октябре 1940 года Картер Худлесс, тогда мой близкий приятель, познакомил меня с человеком по имени Джон Голуш или Голиш. Знакомство состоялось на заседании Американского химического общества в институте Франклина в Филадельфии…»

Картера Худлесса он упомянул по озарению. Голд действительно знал Худлесса — состоятельного молодого человека, занимавшего высокое положение в Филадельфии — он преподавал ему на вечерних курсах в Дрексельском институте зимой 1935–1937 годов и потом работал с ним в «Пенсильвании шугар компани». Более того, Худлесс никак не мог поставить под сомнение мифическое знакомство с Голосом на заседании ультрареспектального Американского химического общества, поскольку умер еще в 1942 году.

«После знакомства [продолжал Голд свои показания] мы с Голишем или Голушем пошли в ресторан на Брод-стрит, где оставались до 2:30 ночи. В тот раз Голиш или Голуш сделал мне следующее предложение: я должен позвонить Эйбу Бротману, химику-технологу из Нью-Йорка, и назначить с ним встречу; я должен обсудить с ним два химических процесса и получить от него чертежи, которые должен оценить на предмет химической осуществимости процесса. Оба процесса касались фенолформальдегидных смол и карбамидоформальдегидных смол».

Он перестал писать.

— Вам это все надо?

— Конечно, — подтвердил агент, тот, что поменьше. — Вы коммунист?

— Нет, — помотал головой Гарри Голд. — А почему вы спросили?

— Просто любопытно, — сказал агент. — Можете вписать этот ответ позже. Продолжайте.

Голд писал:

«Примерно через неделю после этой встречи с Голушем или Голишем я позвонил Бротману в Нью-Йорк и назначил встречу примерно через две недели. Я впервые встретился с Бротманом в ноябре 1940 года и получил чертежи. Эта встреча состоялась вечером в Нью-Йорке в ресторане делового района».

На самом деле Голд познакомился с Бротманом лишь в 1941 году, да и тогда на переднем сиденье припаркованного седана после того, как произнес пароль, но кто знал об этом, кроме него и Бротмана?

«В течение последующих шести месяцев я приезжал в Нью-Йорк примерно раз в три недели, мы встречались с Бротманом и вместе обедали, и Бротман передавал мне новые чертежи. Я держал эти чертежи дома в Филадельфии и никогда не передавал их Голишу или Голушу. Голиш или Голуш звонил мне четыре или пять раз насчет нашей с ним встречи. Он продолжал говорить мне, что мы встретимся, но так и не назначил ни одной встречи на определенный день. В последний раз я говорил с Голишем или Голушем по телефону в мае или июне 1941 года…»

Было уже почти девять вечера, когда агенты ушли, записав адрес Гарри Голда в Филадельфии и адрес комнаты, которую он снимал, у семьи Перейра в Квинсе, но редко использовал. Через несколько минут позвонила Мириам. Голд осмотрительно сказал, что наконец-то закончил работу. Она в ответ сообщила, что у Эйба прошла голова и что они скоро заедут за Голдом.

— Как у тебя обошлось с братишками Ровер? — беззаботно осведомился Бротман по приезде.

Голд, не поднимая глаз, пробурчал, что, похоже, неплохо справился.

— О, он был чудесен! — воскликнула мисс Московиц, пытаясь перекинуть мост через пропасть невысказанной враждебности, возникшую между двумя мужчинами. — Ты бы видел его сегодня, когда пришли агенты.

Они втроем пошли в ресторан под названием «Санни» в Чайнатауне, в Риго-парке, где по взаимному согласию сосредоточились на еде, а потом уже приступили к серьезному разговору. Вернувшись в лабораторию около одиннадцати, они продолжили сравнивать то, что запомнили. Выслушав рассказ Голда во второй раз, Бротман сказал, что он очень удачно все придумал. Мисс Московиц подтвердила, что это великолепная выдумка.

— Я даже не подозревала, Гарри, что ты на это способен, — произнесла она почти что кокетливо.

Гарри Голд кашлянул.

— Они могут вернуться, — сказал он. — Если они спросят, почему я назвался Фрэнком Кесслером, Эйб, можешь сказать, что я тайно работал на тебя и очень боялся, что узнает доктор Рич, потому что тогда он поставил бы всех чертей на рога, ведь он не разрешал нам даже переговариваться в лаборатории, не говоря уж о том, чтобы принимать гостей. Он всегда боялся, что кто-нибудь украдет какое-нибудь его драгоценное ноу-хау. Он был безумно подозрительный человек, хотя при этом и довольно приятный. Доктор Рич дружил с доктором Киркпатриком, редактором журнала по химическо-металлургическим технологиям, для которого ты писал статьи. Я боялся, что эти следы в какой-то момент пересекутся, и если он узнает, что я делаю работу на стороне, он устроит скандал. Это отчасти правда, Эйб.